Абрамов Ф. Чистая книга

Федосья, смиренно вглядываясь в темный угол с икона­ ми, помелилась и легла на деревянную кровать . И вот не успела вытянуть ноги да сотворить на сон гряду­ щий молитву, в воротах тихонько звякнуло железное коль­ цо. Ваня. Он так ходит, у него такая легкая рука . Она не спрашивала сына, не терзала ему душу, что слу­ чилось. Ей и так все было ясно: не принял Костя-грива. И до него дошли слухи о Ваниной выходке. Но почему он так поздно возвращается домой? (Семь верст до Мытни.) И по­ чему дрожмя дрожит? Неужели заболел? Ваня, щелкая зубами, сказал: - В сумете сидел. - В каком сумете? -На задворках у себя . В сумете соломы. - Да ты, парень, ошалел. Дом родной для тебя, что ли, закрыт? Это уже Махоньку прорвало. Она с печи голос подала. А Федосья только покачала головой. Как жить с такой гор­ достью? Да, да, она-то знала свое детище, знала, из-за чего Ваня целый вечер высидел в сумете соломы. Из-за гордос­ ти. Дома полна изба народу, начнут спрашивать, как да что было в монастыре да почему Костя-грива отказал, - нет, лучше замерзнуть, чем позор. Вот ведь что у ее Ивана на уме было. Махонька хотела было уступить Ване печь, но Ваня и слышать не хотел. Он лег, укрытый всеми шубами, на кро­ вать, где только что лежала мать, а Федосья постлала себе на полу, возле передней лавки, где не так мешал месяц. Она не спала. Она все ждала, когда заговорит Ваня: Ведь ему же легче будет, когда выговорится. Но Ваня молчал . В избяной тишине только и слышно было, как он на кровати грызет репку да еще время от вре­ мени на печи потрескивает лучина: должно быть, Махонька не спит. Должно быть, она ворочается, стараясь поудобнее устроить на ночь свои старые кости... Потом все звуки в избе стихли . И тогда Федосья, по обыкновению, тихим ше­ потом, чуть- чуть шевеля губами, начала читать доморощен­ ную молитву, которую когда-то читала еще ее мать: 37